«Этого не может быть!» - промелькнуло в сознании, но Шого тут же отринул эту простую, человеческую мысль, естественную, как безусловный рефлекс. Это было. И вместо того, чтобы пытаться проснуться, следовало действовать в соответствии с текущими неопровержимыми данными, следовало сосредоточиться на том, чтобы понять природу происходящего. А для этого не было другого пути, кроме как вперед.
Он направился к маячившей в глубине зала цели широким, уверенным шагом, не торопясь и не медля, готовый ко всему. Он улыбался, как всегда. Не натянутой, а самой настоящей улыбкой, означавшей, что он не стоит на месте, не сдается перед препятствием, двигается вперед. Давняя привычка, ставшая частью его самого. Хотя он все еще помнил времена, когда все было иначе. Иногда казалось, что своим инкогнито, так долго остававшимся нераскрытым, он обязан этой улыбке. Ей и тому факту, что даже Системе оказалось не под силу связать угрюмого потерянного ребенка из прошлого с тем Макишимой Шого, которым он стал теперь. Однажды кое-что произошло, и ребенок понял простую истину, которую люди в прошлом, должно быть, знали, еще с рождения.
«Если тебе что-то нужно, не жди, что тебе это дадут. Даруют, наградят, пожалуют. Если тебе что-то нужно, иди, и возьми это сам».
В тот момент, когда Шого понял это, его улыбка впервые стала искренней. С тех пор он улыбался все чаще.
Лицо сидящего в кресле мужчины выглядело даже слишком знакомо. Это определенно был он. Не копия, не клон, не голограмма. В лице – ни одной лишней морщинки и ни одной отсутствующей. В неподвижной позе ни капли фальши. И улыбка – такая же искренняя, может, чуть снисходительная, как у него самого. Те же интонации, тот же голос, что не раз доводилось слышать на записях в Академии, тот же взгляд светло-карих, с отливом в желтизну глаз.
Он не спит. И он не сошел с ума, хотя нельзя исключать остаточного действия наркотиков. Наверняка, медицинские дройды вкалывали ему что-то. Едва ли от простого удара…нет, стоит отдать должное инспектору Цунемори, от очень сильного удара, он потерял сознание так надолго. Однако, даже если допустить вариант с побочным действием наркотика, то почему никакие видения не посещали его раньше, когда и эффект должен быть сильнее. Тем более, что драка с Касэй Джошу (Или следовало бы назвать его «Тома Козабуро»? А может, «Система Сивилла»?) потребовала немалых сил, что могло и должно было послужить катализатором для препаратов, находись они все еще в крови. Адреналин? Как вариант. Но как объяснить что его не свалило сразу после? Время было. Пока он приходил в себя в одной из подворотен нижнего уровня, пока разыскивал один из своих тайников «на черный день», пока звонил Когами Шинье – глупая, детская выходка… Или все-таки это был удачный момент, чтобы заставить пса Сивиллы разорвать свою цепь? Нет, об этом он подумает завтра, как героиня одного из прекрасных романов далекого прошлого. А сейчас время для другого.
Едва ли его побег был запланирован Сивиллой. Пожертвовать Томой? Достойных стать частью «системы» не так уж много, кандидатуры отбирают с большим тщанием. И вот так просто уничтожить одну из двухсот сорока семи бесценных единиц сознательно – нет, нереально. Значит в его организм не могли быть введены наркотики, препятствующие мозговой активности или нарушающие физические показатели. Тем более, учитывая предложение «Касэй Джошу» о проведении операции прямо в пути. Операция потребовала бы новой дозы медикаментов, которые могли дать побочный эффект.
«Тогда что Это?» - Шого заинтересованно улыбался, рассматривая мужчину в кресле, как нового, постороннего человека. Образ несомненно был взят из его сознания. Никакое, самое точное воспроизведение его реального облика не сообщило бы эрзацу столько персонифицированной информации. Как правило, есть небольшая, но ощутимая разница между тем, как человек представляет себя и свои действия, и тем, как он выглядит со стороны. Так вот мужчина перед ним не был Макишимой, на которого смотрит кто-то другой. Он был именно таким, каким Шого видел себя сам.
Пусть так. Поиграем. Тем более, его приглашают к общению. Макишима оглянулся, выискивая в пределах видимости какое-нибудь сиденье и с удовлетворением обнаружил недалеко от стола черный офисный стул. Подкатил, развернул к себе, опустился на пружинящее сиденье, действительно удобное, отчего улыбка на губах стала почти приветливой.
- Правда? Я что-то не припомню обстоятельств нашей последней встречи. Напомните?

Сидящий в кресле подался вперед, и Шого вынужден был сделать над собой усилие, чтобы не отпрянуть. Нет, это не страх. Отвращением тоже назвать сложно: собственный облик никогда не вызывал у него подобных чувств, а мужчина в кресле выглядит точь-в-точь как он сам. И едва ли это ощущение можно считать неприязнью, ведь ему пока не сделали ничего плохого, кроме насильно навязанных условий игры. Неприятие? Вот это верное определение. Кто бы ни был перед ним, он явно не старается вызвать к себе доверие, ведь отнимая у человека индивидуальность, никто не может рассчитывать после на его расположение.
Хотя Сивилла, кажется, считает иначе. Действительно ли они, все эти ее «составляющие» забыли, что такое быть людьми? Или просто приняли единственный с их точки зрения выход в предложенной ситуации? Немедленная аннигиляция или не ограниченная возможностями человеческого тела… жизнь? Нет. Существование? Тоже едва ли. Функционирование. Хотя скорее всего их сейчас занимает вопрос терминологии.
- Так кто ты?
Шого качнул головой, отводя с лица упавшую на глаза прядь и отгоняя непрошеные мысли. Легкое движение отдалось тупой болью и пульсацией в висках: действие обезболивающего миновало и он чувствует боль, это не может быть сном. Насколько возможно, что происходящее – шутка Системы? Теоретически реально. Но как?! Если бы даже он мог допустить мысль, что Касэй – лишь вершина айсберга и Сивилла меняет тела, как он – рубашки – ни один андройд не был бы настолько правдоподобно выполнен. Годы сотрудничества с Сенгуджи Таехисой познакомили его с этой кухней как нельзя более детально. Сенгуджи-сан был действительно обеспеченным человеком, мог позволить себе лучшие материалы, но при этом глядя на него сразу можно было понять, чтО перед тобой. Именно так, «что». Ограниченная мимика, ограниченная жестикуляция, и шов на шее, который Сенгуджи не особенно стремился скрывать. Технологии, которые использовались для создания «Джошу Касэй» значительно превосходили те, которые может позволить себе частное лицо, пусть и обличенное немалой властью и имеющее немалый доход. Даже находясь на расстоянии вытянутой руки от главы Бюро, Макишима не заметил подвоха. Но такого не может случиться, когда имеешь дело с собственной копией! Взгляд метнулся к фигуре в кресле, обежал сверху вниз и обратно, жадно улавливая каждое движение, пытаясь отыскать фальшь хоть в чем-то: едва уловимом дрожании век, напряжении вен на руках, спокойно лежащих на крышке стола.
- Зачем используешь мою внешность?
Это не андройд. Да и все вокруг не может быть реальным: откуда бы взяться этому помещению. Его не перевозили, он не позволил бы себе настолько расслабиться, а место, где он нашел для себя укрытие, совершенно отличается от этого. Тогда что? Коммуфилд? Пожалуй, там моделирование ситуации отнимет меньше всего усилий, а закон «моя территория – мои правила» упростит задачу. Но даже Гу Сон никогда не упоминал о технологиях, позволяющих насильно и без ведома человека «загрузить» его сознание в Сеть.
Шого прищуривается, ни на минуту не выпуская собеседника из поля зрения. Он не может понять, где находится. И даже если ему ответят, нет никаких гарантий, что ответ будет правдив. Но он чувствует боль, и на этом основании может сделать вывод, что все еще жив и, что имеет немалое значение, относительно цел. Кресло под ним очень достоверно поскрипывает, рядом с ногой он ощущает рычаг, позволяющий регулировать высоту, такой, что всегда в первую очередь выходят из строя, а то и вовсе отламываются, превращая офисную мебель в хлам. «Так себе оснащение», думает Шого и по губам змеится кривая улыбка.
Он не может верить собеседнику на все сто процентов. Но даст шанс рассказать все то, что тот захочет поведать. Прежде чем начнет искать ответы сам.

«В твоем сознании». Слова отдались  эхом в голове, повторились  за считанные мгновения, кажется, бессчетное количество раз. До тех пор, пока эту мысль не заслонила другая, более страшная: «А есть ли у него теперь вообще голова?» Усилием воли, граничащим с человеческими возможностями, Шого подавил приступ паники, не позволив ей дойти до глаз. Если даже это произошло, если у него больше нет  тела, а разум стал всего лишь составной частью так называемой системы «Сивилла», он найдет способ прекратить эту пытку. Но перед этим сделает все, чтобы  закончить начатое. Ему всегда нравилась жизнь, но то, что навязывалось ему системой, жизнью назвать мог только отчаянный лицемер. И потом…если бы эксперимент уже был завершен, скорее всего, ему бы не стали морочить голову долгими прелюдиями.
Сейчас ему нельзя было поддаваться панике. Что угодно, только не это. Слишком во многом нужно разобраться. Например, как система получила доступ к его сознанию. И, во вторую очередь, - хронологически, а не по степени значимости, - как вышвырнуть ее оттуда.
В который раз, Шого обежал взглядом фигуру в черном. Едва ли физическое воздействие на этот объект  что-то даст.  Где-то в его сознании должен быть рычаг управления иллюзией, но Сивилла не может быть настолько глупа, чтобы поставить под угрозу свой план, сделав  этот рычаг столь очевидным. Если подумать, весь этот зал создал не он. Структура человеческого сознания не позволяет  создавать идеи из ничего. Все плоды нашего воображения – следствие нашего предшествующего опыта, накопленных за прошлую жизнь впечатлений. И Шого был уверен, что если бы он рисовал в своем сознании встречу с Сивиллой, она была бы иной. Он знал это совершенно точно, потому что не раз представлял это встречу, столько раз видел ее в кошмарах, что уже сбился со счета. И сейчас эти кошмары, от которых он просыпался в ужасе, пялясь в потолок пустыми глазами, возвращали ему надежду. Если Сивилла и проникла в его сознание, то все-таки не настолько глубоко, чтобы  получить доступ к тем жутким видениям, навсегда поселившимся в памяти. А еще это давало ему неоценимую информацию о том, что все инородное воздействие Сивиллы сосредоточенно здесь, в этом зале.
«И может быть, для того, чтобы разорвать контакт достаточно покинуть его?» Взгляд сам собой скользнул по периметру зала, но обнаруживая никакого выхода в пределах видимости. Разумеется, оставалась еще возможность, что дверь располагается за спиной, там, откуда он пришел, ведь за все проведенное здесь время, ему не приходило в голову обернуться. Но так явно выдавать свои мысли – это слишком уж большой подарок и без того неглупым аналитикам системы. А потому озираться Макишима не стал. Вместо этого он легонько качнулся в шатком кресле, навстречу собеседнику, наблюдающему за ним так же внимательно, как он сам. Шого улыбается своему двойнику.
- Если то, что ты говоришь, правда, то избавиться от всего этого, - он окинул взглядом зал, - будет не так-то просто. Чужеродное присутствие должно быть как-то спровоцировано извне, а по некоторым причинам, я больше не могу считать это игрой моего сознания. Но раз уж мы оба тут, не вижу причин, почему бы мне не поддаться привычной человеческой слабости, увлекшись гонкой за призраками собственного воображения!
Он еще не закончил эту фразу, а рука его уже сжалась на запястье двойника, надежно фиксируя на столе.  уже метнулась вниз, выдирая металлический рычаг, так часто выходящий из строя в этих креслах.
Он еще не закончил эту фразу, а тело, получившее необходимый импульс, уже действовало, опережая мысли. Одна рука метнулась вниз, выдирая из остова стула металлический рычаг, тот самый, что является слабым местом таких кресел, а сам Шого молниеносно подался вперед, хватая противника за запястье и надежно фиксируя руку на столе. Всего на одно мгновение он остановился взглядом на лице противника, а после этого с размаха вонзил металлический штырь в предплечье своего отражения. «Я ничего не потеряю. В худшем случае, исключу еще один вариант».

Больно. Больно настолько, что перехватывает дыхание и он буквально чувствует, как расширяются, заполняя радужку, его зрачки. И в мимолетно брошенном взгляде противника, как в зеркале замечает то же самое. Он, что есть силы, стискивает пальцы на запястье своей жертвы, а боль обжигает, рвет, тянет и скручивает, и ему не нужно смотреть на руку, чтобы знать в каком именно месте кровь пропитала рубашку. Будь это внезапным, он бы не сдержался и вскрикнул. Но он ожидал этого. Потому и бил в предплечье, потому не попытался свернуть шею, перемахнув через стол, хотя это было бы и надежнее, и, возможно, проще. Нападение было его экспериментом, и опыт этот принес результат. Невозможно определить границы, не пытаясь их преступить. Теперь он знает, что не сможет уничтожить противника, не уничтожив себя. Но знает он и другое: его отражение зависит от него. Оно не создано искусственно с тем, чтобы внедрить в мозг, тогда бы между ними не было такой связи, и двойник не оказался бы в этой двойной ловушке. Значит, захватчику в его сознании принадлежит еще меньше, чем он предположил изначально. Только импульс, желание говорить с ним, и принять подходящую для этого форму. Остальное доделал он сам. Это он создал своего двойника?
«Впрочем, следует проверить еще одну деталь».  Шок начал проходить, теперь рука просто пульсировала обжигающей болью, и он чувствовал, как все больше пропитывает налипшую на рану ткань рубашки. Следовало бы, наверное, перевязать рану, даже если это только плод собственного воображения, кровопотеря ему что-то совсем не улыбается. Но время на перевязки взять негде, оставлять без присмотра свое нелепое отражение нет никакого желания. Пусть себе. Учитывая масштабы ранения, есть все шансы, что рукав рубашки выполнит ту функцию, которую следовало бы выполнять повязке.  А вот то, что самообладание быстро возвращается к нему, означает, что и противник скоро придет в себя. Значит, пора принимать меры.
Шого усмехнулся, глянув в янтарно-желтые, слишком светлые для азиата глаза, так похожие на собственные. Не так. Его собственные. Мгновение смотрел в них, а после одним движением перемахнул через стол. Не так ловко, как получилось бы, если бы единственная не занятая рука была здоровой, но достаточно быстро, чтобы противник, склонный в большей степени наблюдать, а не действовать, в считаные мгновение оказался брошенным на крышку стола, лицом вниз, с заломленной за спину рукой. Раненой. Едва ли они настолько связаны, чтобы на нем отразились даже мелкие перемены в состоянии двойника, в конце концов, все это время они действовали и говорили независимо друг от друга, да и сейчас он стоит прямо вместо того, чтобы целовать столешницу. А значит, если слегка надавить на рану, едва ли он причинит боль и самому себе тоже…зато заставит свое отражение вести себя тихо. Он неспеша выкрутил и вторую руку, аккуратно оторвал у черной рубашки противника рукав, и насколько смог тщательно связал руки за спиной.
Границы. Он определяет границы. Протянув руку, он взял со стола окровавленный обломок металла, которым только что дрался, закатал пропитанный кровью когда-то белый рукав, и с тщательно рассчитанным нажимом провел по запястью. К острой боли в предплечье ожидаемо добавился еще один раздражитель. Выждав, пока царапина нальется кровью и станет заметной, Шого взял раненую руку двойника и развернул запястьем к себе, внимательно глядя на кожу.
«Итак?»

А вот этого удара он действительно не ожидал. И не потому, что счел соперника слабым. Быть может, забылся, привыкнув к пассивности клона, предположив, что это и есть линия поведения, которую тот выбрал для себя: позволить ему искать выход, не препятствуя и не помогая. Смотреть, как он мечется, собирать информацию и ждать, когда выдохнется. Он ошибся. И поплатился за это. Удар согнул тело пополам и отбросил назад, на спину, давая противнику возможность ускользнуть. Приложившись о гранитные плиты пола, Шого едва успел накрыть больную руку здоровой, оберегая от дополнительной травмы. Но какой бы острой не была вспышка боли, он не позволил себе закрыть глаза. И поступил так, как в рукопашном или любом другом бою, никогда не следовало бы: отвлекся от рук противника и сосредоточился на его лице. В лице, так похожем на его собственное, побледневшее от внезапной встречи с полом, не дрогнул ни один мускул, кожа сохранила тот естественный оттенок, что был присущ ей всегда, а болтовня двойника не прервалась ни на секунду, голос не сорвался от боли, что пронзила собственное тело Шого при неосторожной попытке встать. Макишима усмехнулся, несмотря на то, как медленно отступала боль, будто не желая оставлять завоеванное. «Значит, если фасад не попорчу, мне не аукнется». Очевидно, что дублируются только те удары, что несут повреждения телу. Если все заканчивается болью, ощущения не дублируются. «Вот так повеселимся!» - мелькнула задорная злая мысль. И в следующее мгновение, он вскочил с пола, опираясь на здоровую руку перебросил тело через стол, и прыгнул на противника, уже понимая, что тот готов к нападению.
Но он не ставил себе целью нанести увечья. В последний момент перед столкновением, Макишима пригнулся и выполнил подсечку, роняя противника на пол, одновременно перехватывая готовую взлететь в его направлении руку.
Говорить с двойником он даже не пытался. Если не готов поверить, какой смысл спрашивать? А вводить врага в курс дела относительно своих планов и действий было бы более чем нелепо.